Исаак Дунаевский написал не один десяток хитов, получив от потомков прозвище Красный Моцарт. О том, как рождались на свет произведения, пережившие автора, рассказывают его биографы и сын, композитор Максим Дунаевский.

"Будь здорова, гражданка корова"

Имя Дунаевского стало известно широким массам, после того как он написал музыку к фильму "Веселые ребята" (1934).

Заказ сделать первую музыкальную кинооперетту как наш ответ Голливуду шел от Сталина, - поясняет Максим Дунаевский. - Отца сразу же пригласили писать музыку. Еще до того как был выбран режиссер - им стал Григорий Александров.

Композитор быстро сочинил музыку, в том числе "Марш веселых ребят". Но слов в марше долго не было.

Первые попытки написать текст не увенчались успехом, - рассказывает писатель Федор Раззаков. - Тогда кинематографисты обратились в "Комсомольскую правду", на страницах которой объявили конкурс: готовится фильм, есть музыка, нужны слова. На призыв откликнулись многие поэты. Но написанные ими стихи плохо ложились на музыку. В архиве Григория Александрова сохранились разные варианты, в том числе курьезные. Поскольку песню по сценарию должен был петь пастух, предлагался даже такой текст: "Так будь здорова, гражданка корова, счастливый путь, уважаемый бугай".

"Марш веселых ребят" зазвучал даже во время парадов на Красной площади. Его назвали маршем века. А ведь выход фильма сначала оказался под угрозой срыва из-за ареста Николая Эрдмана и Владимира Масса - сценаристов фильма. Ленту положили на полку. Однако в 1934-м картину увидел Горький. Предложил заменить рабочее название "Джаз-комедия" на "Веселые ребята" и пригласил к себе на дачу создателей картины. На просмотр прибыл Сталин. Вождь вынес вердикт: "Хороший фильм. Посмотрел, будто в отпуске побывал".

Гонорар за "Веселых ребят" Дунаевский получил лишь спустя почти год по окончании работы. И потом в шутку приводил разговор с женой. "Мы стали лучше жить". - "Как ты это заметила?" - "Соседи стали чаще просить в долг".

Сталин был недоволен песней про себя

- "Волга, Волга" - один из самых любимых фильмов Сталина, - рассказывает Максим Дунаевский. - Но отец не считал себя любимым композитором Иосифа Виссарионовича, хотя, безусловно, вождь его знал и выделял.

Биограф Дунаевского Наум Шафер и вовсе пишет, что музыка Дунаевского Сталину нравилась, но самого композитора вождь недолюбливал: раздражала его популярность и разочаровала маловыразительная "Песня о Сталине", которая не могла сравниться с вдохновенной "Песней о Родине" ("Широка страна моя родная"). Когда в 1937 году генсеку включили на патефоне только что написанную "Песню о Сталине", кто-то из числа ближнего круга ее похвалил: мол, композитор приложил весь свой талант, чтобы создать музыку, достойную великого вождя.

Да, товарищ Дунаевский приложил весь свой замечательный талант, чтобы эту песню о товарище Сталине никто не пел, - заметил в ответ "отец народов".

Песню народ действительно не запел.

Композитор и его женщины

Исаак Дунаевский был натурой азартной и увлекающейся во всем, включая женщин. Несмотря на неброскую внешность, ему удавалось покорять сердца самых красивых барышень. Правда, в 19 лет он пережил сердечную драму, влюбившись в замужнюю 40-летнюю актрису Веру Юреневу. Она приняла ухаживания юнца и даже предложила ему написать для нее музыку, а потом его внезапно бросила.

"Встрече с ней я обязан одним из лучших моих произведений - музыкой к "Песни песней". Она лежит у меня далеко спрятанной как нежное и хрупкое воспоминание далекой и печальной моей любви", - писал Дунаевский.

Тогда брошенный музыкант нашел утешение - скоропалительно женился на студентке университета Марии Швецовой и буквально через год развелся. Второй раз женился на балерине Зинаиде Судейкиной, сочинил для нее сольные номера. Она считалась его законной женой, хотя, помимо нее, у композитора были любовницы и гражданские жены. Зинаиде композитор объяснял, что любовные романы нужны ему для вдохновения. И супруга терпела...

В 1929 году Дунаевский увлекся женой знакомого актера Павла Поля - актрисой Лидией Петкер. Судейкиной донесли новость. В письме ей Дунаевский покаялся, сообщив, что "сотня женщин не заменит один твой золотой волос".

С 1943 года и на протяжении пяти лет его гражданской женой стала танцовщица Наталья Гаярина. Зинаида Сергеевна об этом знала. Дунаевский буквально разрывался между двумя любимыми женщинами.

Наконец перестал Наталье звонить, а жене написал записку: "Никакая сила новой страсти не в состоянии отвратить мои чувства от тебя".

Однако после расставания с Гаяриной у Дунаевского случился роман со звездой советского кино Лидией Смирновой. Они познакомились во время съемок фильма "Моя любовь". Через год кипучих страстей Дунаевский предложил Смирновой выйти за него замуж, но, получив отказ, прекратил с ней всякие отношения и вернулся в лоно семьи, - рассказывает Федор Раззаков.

До интернета изобрел виртуальную любовь

Реальные романы не мешали композитору вести любовную переписку с поклонницами, у которых сразу просил выслать фото. Как подметил один из исследователей его жизни, Дунаевский изобрел виртуальную любовь до появления интернета.

"Я любил Вас и Ваши письма, как люблю жизнь и солнце", - писал он Людмиле Райнль, инженеру. Но когда она, проникшись, однажды приехала к Дунаевскому, тот испытал почти раздражение. Он вовсе не желал путать любовь по переписке с реальными страстями.

В браке с Судейкиной у Исаака Осиповича родился сын Евгений, ставший не композитором, а художником. В 1945 году у Дунаевского от гражданской жены, 19-летней балерины Зои Пашковой, появился на свет сын Максим, унаследовавший музыкальные гены отца.

Мне исполнилось десять лет, когда папы не стало. Поэтому воспоминания остались детские, отрывочные. Он был прекрасный, заботливый отец. Привил мне любовь к музыке, - говорит Максим Дунаевский.

Последние годы жизни Исаак Осипович метался между двумя семьями. Выхлопотал для молодой гражданской жены квартиру в композиторском кооперативе, купил ей дачу в Снегирях. Вскоре должно было состояться новоселье, но маэстро не дожил. Утром 25 июля 1955 года он умер от сердечного приступа.

На рояле остался лежать нотный листок с недописанным музыкальным номером из оперетты "Белая акация", а на столе - письмо. Это было очередное послание очередной подруге по переписке...

Зинаида Судейкина после смерти мужа перенесла инсульт, ее парализовало. Она была обездвижена до смерти в 1979 году. Гражданская жена Зоя Пашкова в 1991 году погибла в автомобильной катастрофе. Это случилось 30 января, в день рождения Исаака Дунаевского.

СПРАВКА "КП"

Исаак Дунаевский родился в Лохвице на Полтавщине в еврейской семье, в которой все музицировали и любили музыку. Полное его имя - Исаак Бер Иосиф Бецалев. В семь-восемь лет Исаак давал концерты соседям, к десяти начал сочинять первые пьесы. Окончил Харьковскую консерваторию. Кстати, все его пять братьев также связали свою судьбу с музыкой, но народного признания добился только он. Друзья называли Дунаевского Дуней.

Исаак Осипович написал музыку к 28 фильмам, 62 драматическим спектаклям, а также 13 оперетт и несколько балетов.

Самые известные песни: "Песня о Родине" ("Широка страна моя родная"), "Сердце, тебе не хочется покоя", "Ой, цветет калина", "Каким ты был, таким остался", "Летите, голуби, летите!", "Дорогая моя столица".

ДОСЛОВНО

"В нашей переписке есть неведомое наслаждение и ощущение тайного порока"

Из писем Людмиле Райнль:

"Мне вспоминается когда-то читанная стихотворная сказочка, кажется, Лидии Лесной (была такая поэтесса!). Вот примерное содержание:

Японец японку любил очень сильно,

Он нежно ее целовал.

Когда ее не было, он плакал обильно

И горько тосковал.

Он поверял ей свои нежные тайны,

Он с ней по-японски говорил.

Но однажды

Он с негритянкой ей изменил.

"Как? - все вскричали. -

Японец японке изменил?"

Да, но... ведь он же

Негритянке не поверял нежных тайн своих,

Он нежно ее не целовал!

Ведь он же по-японски с ней не говорил!

Значит? Значит, он не изменил!

Нравится Вам эта сказочка?"

"Посторонний человек может принять такие слова за любовь. А ведь мы с Вами бесполые, платонические корреспонденты. Любовь? Гм! Черт побери, как это называется! Может быть, я хочу, чтобы Вы были полностью увлечены мной? Может быть, я хочу, чтобы Вы светились великолепными ощущениями "транспространственного" общения со мной?"

"Вы изволили совершенно точно заметить, что в нашей переписке и наших отношениях есть какое-то неведомое наслаждение и ощущение... тайного порока".

КОНФУЗ

А мелодию "спартизанил"

В 1935 году в Москве открылся первый международный кинофестиваль, распахнувший двери западным звездам.

В кинотеатре "Ударник" демонстрировался привезенный из-за рубежа фестивальный фильм о мексиканских партизанах "Капитан армии Свободы", в котором главный герой Панчо Вилья с соратниками на экране громко запевает марш мексиканских революционеров La Adelita. Зрители зашептались: звучавшая мелодия очень напоминала "Марш веселых ребят", который к тому времени знала вся страна. Ходила легенда, будто Илья Ильф из зрительного зала крикнул: "Дунаевский, вы - подлец и вор!"

По горячим следам некоторые критики публично обвинили композитора в плагиате. Но конфликт, грозивший вылиться в международный, быстро погасили сверху. Критики принесли извинения. Дунаевский выступил с объяснениями, что не видит ничего страшного в использовании в работе над музыкой к фильму американские джазовые композиции и мексиканские народные мелодии. А песню, из которой потом получился "Марш веселых ребят", ему напел вернувшийся из-за границы режиссер Александров, снимавший фильм о мексиканской революции.

Исаак Дунаевский

Кто из россиян старшего и среднего поколения не знает жизнерадостной музыки классика советской песни и оперетты композитора Исаака Осиповича Дунаевского, которая из кинофильмов "Весёлые ребята", "Дети капитана Гранта", "Цирк", "Моя любовь", "Светлый путь", "Кубанские казаки" и оперетт "Вольный ветер", "Белая акация" на всю жизнь запала в наши души. Но что, кроме чудесной музыки вызывало у меня особый интерес к Исааку Дунаевскому? Его имя и личность. Всю мою почти тридцатилетнюю службу советского офицера с "пятой графой" я начисто отвергал советы "доброжелателей" изменить моё имя, Исаак, "более благоприятным" для наиболее успешной военной карьеры, и оставался его тезкой. Был также его земляком: будущий композитор родился и рос в уездном городке Лохвица на Полтавщине, а я, правда, на треть века позже – в областном центре Полтаве, где посчастливилось встречаться с его родной сестрой Зинаидой Осиповной Дунаевской.

Увидеть Исаака Дунаевского довелось лишь однажды, когда в 1945 году в разрушенную фашистами Полтаву приехал выступать руководимый им Ансамбль песни и танца Центрального Дома железнодорожников. Его концерт состоялся в актовом зале чудом уцелевшей школы. Да ещё какой концерт! Все его номера были связаны темой недавней Победы. А в моей памяти остался небольшого роста грустный дирижер в черном костюме. Но когда он поднял свои трепетные руки, вмиг началось подлинное волшебство Искусства. Затаив дыхание полтавчане, недавно пережившие гитлеровскую оккупацию и возвратившиеся из эвакуации, слушали фронтовые советские песни, песни американских и английских солдат: "Путь далёкий до Типперери", "Зашел я в чудный кабачок"… Тогда впервые я услыхал потрясающую душу песню Дунаевского о Москве ("Я по свету немало хаживал…"). С тех пор о советской, а ныне российской столице написано немало песен, но эта остается лучшей.

В конце сороковых годов прошлого века я, старшеклассник русской мужской школы (в то время образование было раздельное) после уроков часто перебегал через улицу Шевченко к дверям соседней украинской женской средней школы № 1, где преподавала физику Зинаида Осиповна. Хотелось хотя бы взглядом проводить спешащую домой с большим портфелем в руках сестру любимого композитора. Тогда, в то нелёгкое и смутное время она смотрелась очень пожилой женщиной, хотя ей было лишь около пятидесяти, и была одета, как большинство полтавчан, довольно бедно. А когда, случалось, попадался ей (она знала нашу семью) на глаза, останавливала и строго спрашивала о моих оценках…

В те годы мы, городские подростки, завороженные музыкой Исаака Дунаевского, Гленна Миллера, Бенни Гудмена, по многу раз бегали в кинотеатр на "Весёлых ребят", восхищались зарубежными музыкальными фильмами "Джордж из Динки – джаза", "Серенада Солнечной долины"… И "заболели" джазом. Руководитель школьного духового оркестра, стараясь поддержать юных "трубачей", набрался смелости и добился разрешения у директора школы организовать небольшой джаз-оркестр, куда бы, кроме духовых инструментов, вошли скрипка и мой аккордеон, на котором я учился в музыкальной школе. После долгих совещаний было дано "добро". И вскоре зазвучала в джазовой обработке популярная мелодия Дунаевского из кинофильма "Моя любовь", в которой мне было доверено сыграть сольную партию. Зная, что я немного знаком с Зинаидой Осиповной, новоиспеченные джазисты ("лабухи", как мы себя называли) снарядили меня в соседнюю школу, чтобы она согласилась прослушать в нашем исполнении произведение своего брата. После неоднократных хождений и просьб, она обещала прийти на репетицию. И зашла. А наша игра "Песни о любви" ("Звать любовь не надо…") так понравилась Зинаиде Осиповне, что она расчувствовалась, пожала каждому руку и искренне поздравила с успехом. Вскоре эту лирическую мелодию, щедро "оснащённую" синкопами, мы "слабали" на городском смотре художественной самодеятельности. Весь зал нам бурно аплодировал. И мы с нетерпением ожидали решения жюри. Но через несколько дней в областной партийной газете "Заря Полтавщины" наше выступление было охарактеризовано "космополитическим", "низкопоклонством перед Западом", а джаз-оркестр был немедленно распущен.

В 40-х – начале 50-х годов в стране, особенно на Украине, разразился открытый "шабаш" государственного и бытового антисемитизма. О жизни и творчестве Исаака Дунаевского ни в книжках, ни в газетах ничего не писали. Более того, по указке Кремля в центральной прессе появились статьи, порочащие популярного в народе композитора. Даже бывшие коллеги начали травлю, обвиняя его в космополитизме, отрыве от жизни, пропаганде джаза и преклонении перед Западом. Но когда кольцо травли вокруг беспартийного Дунаевского сжалось до предела, открыто и смело поддержал и защитил его председатель Союза композиторов СССР Тихон Хренников. Он пошел в ЦК партии и рискнул сказать в лицо главному партийному идеологу Жданову такие слова: "Я говорю… о первом композиторе, который приблизил советскую музыку к народу, я говорю об Исааке Дунаевском…". Сравнительно недавно стало известно содержание тогдашнего телефонного разговора Зинаиды Осиповны с братом: – "В период этой кутерьмы я позвонила Исааку из Полтавы и спросила его о самочувствии. – Зиночка, – ответил он мне, – я отвык молиться. Если ты не потеряла этой способности, то помолись нашему еврейскому Богу за русского Тихона – я ему обязан честью и жизнью".

Встречая Зинаиду Осиповну, я ловил каждое её слово о знаменитом брате. Однажды спросил: – "На каком языке в детстве Исаак общался дома и знал ли он еврейский язык"? Зинаида Осиповна взмутилась неуместному, на её взгляд, вопросу. – "Он свободно разговаривал и читал на идиш, хорошо знал Библию, даже знал наизусть молитвы на древнееврейском языке. А когда в 1934 году в Харькове умер наш папа, Исаак приехал из Ленинграда на похороны и читал "Кадиш" (поминальную молитву И.Т.) по отцу". Однако, если в наших беседах заходила речь о личной жизни брата, отделывалась репликами типа: "Ну что Исаак, он работает в Москве, я – здесь…". Теперь, спустя много лет, думается, Зинаида Осиповна, хорошо понимая влюбчивый характер брата и возвышенные чувства ко многим женщинам, знала о сложностях его семейной жизни и частых любовных увлечениях, которые ей, провинциальной учительнице, были не по нутру.

Лишь через десятилетия после смерти композитора в моей домашней библиотеке появились первые статьи, воспоминания, брошюры, сборник "Избранные письма И.О. Дунаевского". В конце 80-х увидела свет обстоятельная книга о творчестве композитора его биографа Наума Шафера, а недавно, к 50-летию со дня смерти Дунаевского, этот же автор выпустил в издательстве "ЭКО" книгу "Если вам нужны мои письма…". Со всех уголков страны любимому композитору шли сотни взволнованно-благодарных писем (особенно женских!), и на каждое, а они вдохновляли его на создание новых замечательных песен, он непременно отвечал. Но о детстве и юности Исаака Дунаевского, то есть об истоках его творчества, в письмах, статьях, воспоминаниях и книгах тогда можно было узнать очень немного. В этом, признаюсь, частично я виню и себя. В шестидесятых годах я активно увлёкся журналистикой, которая затем стала частью моей жизни. И очень жалею, что ежегодно приезжая в отпуск к родителям в Полтаву, у меня ни разу не возникло желание сесть в рейсовый автобус и поехать на родину Исаака Дунаевского в Лохвицу, чтобы своими глазами увидеть дом его родителей (если он уцелел) и, если повезет, поговорить с оставшимися в живых после войны его старыми приятелями по школе, соседями… Казалось, что эта возможность упущена безвозвратно. Но нет…

Летом 2008 года в американском городе Саутфилд (штат Мичиган), я беру интервью у бывшего офицера–подводника Балтийского флота, Лазаря Львовича Селектора. Оказалось, что он родился в Лохвице. Мой восторг легко представить!

– Скажите, может быть, вы знали Исаака Дунаевского?

– Как композитора? Конечно, кто его не знал. А лично, к сожалению, нет. Я родился в 1921 году, семья Дунаевских к тому времени переехала в Харьков. Но мой отец, Лейвик Иосифович, рассказывал мне, что хорошо знал эту большую еврейскую семью.

– Если можно, расскажите, пожалуйста, подробней о ней.

– В маленькой тихой Лохвице в то время дружно жили украинцы, евреи, поляки. Летом по воскресеньям в городском саду играл духовой оркестр. Мой отец работал приказчиком в хозяйской лавке и часто общался с главой зажиточной семьи Дунаевских, Цали Симоновичем, который работал кассиром в местном "Обществе взаимного кредита" и владел небольшим цехом по выпуску фруктовых вод. В их семье было шестеро детей (пять сыновей и дочь). Их мама, Розалия Исааковна, которую дети очень любили, хорошо пела, играла на фортепиано и скрипке. А её брат, дядя Самуил, считался местным композитором и здорово играл на гитаре и мандолине. Летом из распахнутых окон их дома всегда слышалась музыка. Всё это, наверное, и повлияло на выбор детьми профессии. Мальчики впоследствии стали музыкантами, композиторами, дирижерами, а девочка – учительницей. Маленький Исаак (после рождения его полное еврейское имя Исаак Беру Иосиф Цалиевич. И.Т.) уже в раннем детстве проявил себя как настоящий вундеркинд, подбирал по слуху на рояле еврейские и украинские песни. Их он слышал дома, на улице, в городском саду. Будущий композитор с раннего детства был особенно пленен задушевными еврейскими и украинскими песнями, которые он слышал в исполнении своей матери. Она пела, аккомпанируя себе на фортепиано. О том, насколько сильны были детские впечатления у Исаака, можно судить по поздравительной телеграмме, которую он послал много лет спустя своей любимой 80-летней маме: "Сердечно поздравляю тебя, дорогая мамочка, крепко обнимаю, целую, желаю только одного: чтобы мы ещё много лет слышали твоё пение украинских песен и видели, как ты танцуешь мазурку. Твой сын". После того, как семья Дунаевских покинула Лохвицу и переехала в Харьков, мой отец продолжал работать в хозяйской лавке, и за товаром (одеждой, обувью, предметами домашней утвари) часто ездил в Харьков. А на ночлег обычно останавливался в доме у старых знакомых, в тогда уже обедневшей семье Дунаевских.

Во время Гражданской войны на Украине было неспокойно. Деникинцы и местные банды совершали грабежи и убийства. Однажды, закупив товар и беспокоясь за его сохранность в дороге, отец попросил Цали Симоновича Дунаевского дать ему в помощь кого-либо из сыновей. Среди них самым самостоятельным и равнодушным к каким-либо удобствам был худенький, невысокого роста и очень впечатлительный гимназист Исаак. Он также обучался в консерватории игре на скрипке, и никогда не разлучался с ней. Студент без уговоров согласился во время каникул сопровождать вместе с моим отцом хозяйский товар в родной город, где остались друзья детства. Приходилось ночью сторожить тюки, с железнодорожных вагонов грузить их на подводы. А, прибыв на место, и не успев как следует отдохнуть от опасной и утомительной дороги, Исаак брал свою скрипку, выходил на улицу и начинал играть веселые и грустные еврейские и украинские мелодии. Собирались девчата и ребята, бывшие соседи. Восхищаясь игрой знакомого с детских лет "парубка", они пели песни, танцевали, а после импровизированных концертов сердечно благодарили скрипача за его талант и доброту, обнимали, целовали, предлагали зайти в хату отобедать, приглашали остаться на ночлег. Исаак с радостью направлялся туда, где его ждали молодые, "гарные девчата"… Летние вояжи юного Исаака в родной городок, его уличные "концерты" и любовные увлечения продолжались до окончания учебы в консерватории, где, как говорили, каждой хорошенькой студентке он посвятил любовный романс".

Я поблагодарил Лазаря Львовича за интересные, ранее неизвестные воспоминания, которые пролили новый свет на юные годы и истоки творчества Исаака Дунаевского. Да, с юношеских лет его любили женщины. Но не за внешность. Ведь он не был ни высок, ни красив. Любили за его талант, доброту и, наверное, за неизменное восхищение женской красотой… Однолюбом он не был. Окончив в Харькове с золотой медалью гимназию, а через год и консерваторию, Исаак влюбился, женился, и тут же развелся. И где бы он в дальнейшем ни работал, в театрах и на эстраде Харькова, Ленинграда, Москвы, этот грустный и светлый композитор, сочинявший гениальную жизнерадостную музыку, везде по-настоящему влюблялся. Свои романы "на стороне" он называл поисками маленькой красоты. В каждой женщине Исаак видел только прекрасное и радостное, а женская красота вдохновляла его на создание множества таких же красивых мелодий.

В Москве молодой композитор влюбился в красавицу – балерину Зиночку Судейкину. Она писала стихи, пела, увлекалась живописью, и он был от неё без ума. Вскоре они поженились. Как обещали друг другу, навсегда.

Однако новобрачным жить в столице было негде, и они отправились "на заработки" в Крым. Как молодые супруги жили в Симферополе, видно из письма Дунаевского: "Бобочка" (так он её называл) сейчас лежит в постели (уже двенадцать часов) и болтает без конца, декламирует какие-то свои стихи. Занимается вышиванием и дошла до высокой степени художества. Рисует пейзажи у меня на столе, за что ей достается. Какое светлое создание!"

В Симферополе денег на жилье они не заработали, и пришлось мужу возвратиться в Москву, где его пригласили возглавить музыкальную часть в Театре сатиры, а "Бобочку" отправить к ее родственникам в деревню Андреевку. Супруга в деревне узнала, что в столице Исаак увлекся какой-то дамочкой. Но муж писал жене: "Есть во мне жизнерадостность и, естественно, доза молодой ветрености. Ну, какое это имеет значение, что одинокий мужчина иначе проводит время, чем в присутствии жены. Твои слова о том, что нам все труднее становится расставаться, я целиком разделяю". Это он писал от чистого сердца!

Когда в Москве о Дунаевском стали говорить, как о талантливом композиторе, Леонид Утесов приглашает его в Ленинград на должность музыкального руководителя и главного дирижёра мюзик-холла. Утесов, узнав о семейных проблемах Исаака, срочно "выписал" его красавицу-жену из деревни Андреевка в город на Неве, устроил ей шумную встречу на вокзале – с пролеткой и музыкантами... Зиночка была счастлива, а вскоре, в 1932 году "подарила" любимому мужу сына – Евгения, будущего известного художника.

В одной компании Исаак познакомился и влюбился в танцовщицу, такую же высокую и яркую блондинку, как и его жена, Наталью Гаярину. Зинаида Сергеевна об этом узнала. И в течение пяти лет Дунаевский буквально разрывался между двумя любимыми женщинами.

Потом, наконец, перестал Наталье звонить, а жене написал записку: "Никакая сила новой страсти не в состоянии отвратить мои чувства от тебя".

Сколько новых влюблённостей было у Исаака Осиповича никто не знает… Но известно, что одной из них была и очень популярная советская киноактриса Лидия Николаевна Смирнова. Героиней фильма "Моя любовь" он был очарован. Каждый день отправлял ей телеграммы и цветы! Притом требовал, чтобы она откликалась на каждую его весточку: "Ты должна знать все, все мое, что рождается во мне, что живет, дышит, хорошее это или плохое".

Он даже предложил Лидии Смирновой стать его женой. Но она отказала: у нее была своя судьба. При следующей встрече Исаак Осипович жестко сказал ей: "Я вас больше не люблю!".

По-настоящему он любил только свою жену, Зинаиду Сергеевну, любил всю жизнь. Она это понимала, хотя и страдала. И он тоже страдал, страдал… и вновь влюблялся и постоянно заводил романы платонические, и не только платонические… Это была тоже танцовщица (солистка балета столичного военного Ансамбля песни и пляски имени А.В. Александрова) и тоже красавица, Зоя Ивановна Пашкова. Она была моложе Дунаевского на 24 года. В начале победного 1945 года в этой любви рождается сын Максим. Отец по тогдашнему закону не мог дать ему ни своего отчества, ни своей фамилии. Только после его смерти ныне известный композитор обрел отчество– Исаакович и фамилию – Дунаевский.

Зоя Ивановна посещала дом Дунаевских, и у неё даже сложились добрые отношения с Зинаидой Сергеевной. И сыновья Евгений и Максим тоже сдружились. Но во всем этом явно чувствовалась нервозность и безысходность. В последний год своей жизни Исаак Дунаевский буквально метался между двумя семьями. В одном из писем он писал своей знакомой: "Выдержу ли собственные терзания? Хватит ли сил?". В конце концов ему удалось выхлопотать для себя и гражданской жены квартиру на улице Огарёва и купить ей дачу в Снигерях… Но до новоселья ему дожить не пришлось. В такой, с самой юности до самой смерти, бурной даже горькой, но любви, и в постоянной потребности сочинять волшебные мелодии прошла его жизнь. Исаак Дунаевский – автор 11 оперетт, 3 балетов, изумительной музыки к 18 кинофильмам и более 100 песням умер 25 июля 1955 года на подмосковной даче от сердечного приступа во время работы над завершением музыки к оперетте "Белая акация". Ему было пятьдесят пять лет. Вот как описывал прощание с ним известный московский журналист Эдуард Графов: "Хорошо помню ясный солнечный день 1955 года. Большой зал консерватории, ряды кресел убраны. Посреди зала на постаменте гроб, в нем покинувший нас композитор. Вокруг стояли женщины, красивые женщины, известные певицы, артистки. Они очень плакали. А поодаль сидела на стуле маленькая старушка, вся в черном, безмолвствовала. Вдруг она встала, воздела руки, черная шаль крыльями опала по ее рукам. И она, эта птица, нет, не зарыдала, она невыносимо застонала... Это была главная, самая любимая женщина в его жизни – мама Розалия Исааковна, женщина бесконечно добрая и набожная".

Прошли годы. В конце 60-х годов я, кадровый офицер, приехал из высокогорного гарнизона в очередной отпуск к родителям. Отдыхал, прогуливаясь по утопающим в зелени полтавским улицам. У Центральной почты навстречу мне, прихрамывая, шла старушка. Пригляделся и с трудом узнал сестру любимого композитора, Зинаиду Осиповну. Поздоровался. Представился. Удивительно, но она меня вспомнила. Спросил об её здоровье.

– Честно говоря, паршивое.

– Может быть, хоть чем-нибудь могу помочь?

– Не в этом дело. Недавно приехала из Москвы, была на Ново – Девичьем кладбище, на могиле Исаака. И то, что увидела, до глубины души покоробило: несмотря на лето, его могила и памятник оказались всеми забыты: ни веночка, ни цветочка… А ведь своим женам и детям Исаак оставил на долгие годы немалые средства, московские квартиры, машины, дачи… Не верится, что забыли его они, друзья и многочисленные поклонники…

Вразумительного ответа на беспокойство этой старой заслуженной пенсионерки я тогда дать не мог. Лишь подумал, чем её успокоить, и вдруг в ушах зазвучал великолепный "Школьный вальс", музыку которого, думаю, Исаак Осипович не мог сочинить, не вспоминая любимую сестру-учительницу. Я ласково обнял Зинаиду Осиповну и, несмотря на недоумённые взгляды прохожих, тихонько пропел:

Промчались зимы с вёснами,
Давно мы стали взрослыми,
Но помним наши школьные деньки.
Летят путями звёздными,
Плывут морями грозными
Любимые твои ученики…

Его любимая жена Зинаида Сергеевна Судейкина после смерти мужа тяжело заболела и находилась без движения до кончины в 1979 году. Гражданская жена Зоя Ивановна Пашкова, мать сына Максима, погибла в автомобильной катастрофе 30 января 1991 года – в день рождения Исаака Дунаевского. В 2000 году умер его старший сын замечательный художник Евгений. Именно он был хранителем и наследником всего того, что было связано с именем отца. Последними его словами были: "Папа, я скоро к тебе приду". Его похоронили на Ново-Девичьем кладбище, где покоится его отец (на фото: памятник И.О. Дунаевскому, 2000 г.). Его младший сын, Максим Дунаевский, по его же выражению, "взял от его отца его влюбчивость", и в этом отношении пошёл ещё дальше: приобрёл привычку "очень часто жениться (имел шесть жён, живёт с седьмой)", что не помешало ему в конце ХХ века также стать в России известным композитором. Памяти отца он посвятил свой новый мюзикл "Весёлые ребята". Но популярности папы он всё же не достиг…

В дни 100-летнего юбилея об Исааке Дунаевском и его музыке лучше всех сказал режиссер театра и кино Александр Белинский: "…ещё раз хочу напомнить, какого замечательного, бессмертного соловья из Лохвицы имело наше Отечество. Музыка его будет звучать всегда…".

Памятник Дунаевскому (2000 г.), фото Ю. Медведева

,Дунаевский

Хроники Казановы

Говорят, он похож на своего отца. Композиторский талант и темперамент уж точно перешли ему по наследству! Но Исаак Дунаевский любил и не женился. А его сын Максим – наоборот, кажется, только и делал, что женился (семь раз все-таки!), но любил всего дважды в жизни. Его мама даже подозревала наличие у сына патологии… О браке-мечте, браке-истерике и «Запахе женщины» сегодня композитор говорит откровенно.

Максим: «История знакомства моих родителей довольно забавна. Отец, Исаак Дунаевский , в то время руководил Ансамблем песни и пляски ДК железнодорожников. Коллектив тогда был популярен, стоял в одном ряду с ансамблем Александрова, очень много выступал и у нас, и за рубежом. Не помню точно – то ли на просмотр к отцу пришла молодая балерина, то ли он сам решил сходить на концерт ансамбля Александрова, где работала мама, не суть важно. Он сидел в зале, а она, Зоя Пашкова, танцевала. Маме тогда исполнилось девятнадцать лет, и она была безумно красива. Когда выступление закончилось, сраженный папа послал ей записочку, где сравнил ее с солнышком. А мама действительно, особенно когда улыбалась, источала солнечный свет. Она показала записочку своим девчонкам, и те просто в обморок попадали – надо же, в Зою влюбился знаменитый Дунаевский! Конечно, мама не устояла! Роман перерос в любовь.

Папа вспоминается мне энергичным человеком с очень юморным нравом. Его всегда окружало множество людей – не всегда нужных и искренних, как выяснилось потом. Папа по-настоящему любил жизнь! Многие просят рассказать о его таланте, об истоках его мажорных песен. А это как раз шло из его характера! У папы было радостное мироощущение. Наверняка ему присущи были и стрессы, и депрессии, из его писем это видно. Но он, как и многие, искренне верил, что все в стране происходит так, как надо, и впереди у нас светлое будущее».

Тайны тихого дома

– Почему потребовалось спецпостановление правительства СССР, чтобы зарегистрировать вас? Знаменитый и влиятельный Дунаевский мог бы пойти в загс и оформить собственное отцовство…

Максим: «Не мог. В то время женатым людям не регистрировали детей, рожденных вне брака. А папа был женат. Хотя с той семьей он давным-давно не жил, все знали, что его жена – Зоя Пашкова. Мама не была его любовницей в привычном понимании этого слова. Папа с ней везде открыто появлялся. Пятнадцать лет, с 1940-го до 1955-го, они жили как муж и жена. Я появился в 1945-м. И на протяжении всего этого времени я знал и чувствовал, что у меня есть папа. Но тем не менее он не был разведен. Наверное, так сложилось по многим причинам. Во-первых, виноваты чисто человеческие слабости – мужчины ведь трусы и часто боятся идти на решающие шаги. Во-вторых, пугало осуждение партийной элиты, в то время надо было поддерживать хотя бы видимость моральной устойчивости. Тем более что папа был членом Верховного Совета и занимал ведущие посты в Союзе композиторов…

Я видел постановление Совета Министров СССР, согласно которому меня официально признали сыном Исаака Дунаевского. Этот документ был нужен не только для того, чтобы дать мне фамилию, но и для того, чтобы я мог вступить в права наследства. В 1950 году папа стал председателем жилищного кооператива Союза композиторов на улице Огарева. Я думаю, что он хотел обеспечить жильем нас с мамой. Что он и сделал, увы, не дожив до въезда в нашу новую квартиру полгода. Думаю, если бы он тогда успел, то наверняка бы оформил развод и женился на маме. Кстати, та семья прекрасно знала о существовании нас с мамой и смирилась. Мой старший брат приезжал в гости, привозил игрушки… Но когда отца не стало, они сделали вид, что мама – временная любовница, а я – вообще неизвестно кто. И пытались лишить меня всего. Увы, маме пришлось судиться».

– Кто-то называет Исаака Дунаевского «певцом» советской партии, другие говорят чуть ли не об оппозиции. Каким же был ваш отец?

Максим: «Ничего «партийного» в папе не было. Он не был членом партии, что, кстати, сильно ему повредило. При всей своей огромнейшей популярности папа умер народным артистом РСФСР, а не СССР, хотя заслуживал этого звания гораздо больше, чем многие другие. Словом, обласкан властью он не был, но и в оппозиции не состоял. Аркадий Исаакович Райкин, когда я, болея гриппом, жил в его доме в Ленинграде, говорил мне, что существует некий список шестидесяти выдающихся евреев. Он включал «неприкасаемых» (вроде как составил его сам Сталин), и там значилась фамилия моего отца. Был ли такой документ на самом деле, я не знаю. Так или иначе, музыканты в то ужасное время пострадали гораздо меньше, чем, к примеру, атомщики»…

– Инициатором ваших занятий музыкой стал Исаак Осипович?

Максим: «Конечно, впервые за рояль меня посадил отец. Но, надо заметить, не очень успешно. Мне тогда было лет пять, я позанимался, а потом мне стало скучно. Хотя в пять-шесть лет у меня были свои соображения по части музыки, я охотно импровизировал. Скорее всего мне было просто лень учить чужие произведения, и я сочинял свои. Помню, как однажды разучивал детскую пьеску Чайковского, и на одной из домашних вечеринок папа пригласил меня к роялю: «Покажи моим друзьям, чего ты добился». Вместо того чтобы сыграть эту пьеску, я исполнил только начало (больше не помнил), а все остальное доимпровизировал сам. Я помню хохот всех присутствующих и папины слова: «Ну наглый у меня сын – фантазирует на тему Чайковского!» Так что композиторские способности были, а усидчивость отсутствовала.

Когда я пошел в обычную школу, занятия музыкой прервались. То есть они продолжались, конечно, но через пень-колоду, так как я воспылал любовью к спорту. А мне нельзя было заниматься даже физкультурой, потому что в семь лет мне поставили диагноз – порок сердца. Среди профессоров-кардиологов в то время просто модная тенденция сложилась – почему-то в большом количестве у детей начали выявлять порок сердца. Как впоследствии рассказывали мне друзья-врачи, виной тому было не совсем точное диагностирование – возрастной шумок в сердце принимали за серьезную болезнь. Так вот, в связи с этим мне на два года запретили любые физические нагрузки. И, естественно, мне сразу ужасно захотелось стать спортсменом! Я тайно поступал в секции, но там требовали медицинскую справку, которой у меня, разумеется, не было. Тянул сколько мог – два-три месяца, а потом меня из секции выгоняли. Тогда я шел в другую секцию… Таким образом я одолел несколько видов спорта. Отличился я в беге на короткие дистанции, в прыжках в высоту и в баскетболе. Кроме того, как и все мальчишки, играл в футбол, хоккей. Позже увлекся теннисом и по сей день постоянно играю.

К музыке я вернулся, увы, только после смерти папы. Но спорту я по сей день очень благодарен. Продолжал бы заниматься, может, стал бы выдающимся спортсменом!»

Откровенные полароидные снимки

– Увлечение театром, наверное, вам привила мама?

Максим: «В связи с большой занятостью родителей (а папа был настолько загружен, что спал по четыре-пять часов в день) мной занимались няни, гувернантки. Мама после ансамбля Александрова ушла в Театр оперетты, который тоже считался «вотчиной» моего отца – ведь оперетты, музыку к которым писал Дунаевский, неизменно собирали аншлаги. Поэтому для меня это был «папин» театр. Я часто бывал там и надышался запахом кулис так, что навсегда полюбил эту атмосферу. Я влюблялся в опереточных актрис с пяти лет. Особенно меня поразили красавицы Евдокия Лебедева и Татьяна Санина. Я носил с собой их фотографии и, когда ложился спать, клал их под подушку. На них были направлены все проявления моей ранней сексуальности. Санина – до сих пор гениальнейшая прима Театра оперетты, несмотря на преклонный возраст, держит форму и является очень красивой женщиной. Кстати, не так давно я признался ей в своей детской страсти, и она очень веселилась».

– А фотографии, которые вы хранили под подушкой, кто-то обнаруживал?

Максим: «И мама, и няня. Но никаких репрессий для меня не последовало. Я играл сценки из оперетт, в которых участвовали мои любимые актрисы, и чувствовал себя сопричастным».

– Вас называют патологически влюбчивым человеком.

Максим: «Не сказал бы. Ни количество браков, ни количество женщин не говорят о том, что человек влюбчив. В молодом возрасте скорее сказывается желание «ударить по площадям», то есть покорить как можно больше сердец. Про себя я этого сказать не могу. Я не донжуан. В другом случае огромное количество возлюбленных у мужчины появляется от комплекса неполноценности – когда надо самому себе постоянно доказывать свою состоятельность. Это тоже вроде бы не про меня. Я часто женился не потому, что часто влюблялся. Напротив… Мама даже говорила: «Ты знаешь, что ты не умеешь любить? Ты, видимо, не способен… Ты за любовь или влюбленность принимаешь что-то другое». Вероятно, она права – большое количество браков и женщин скорее говорит о том, что ни влюбленности, ни тем более любви не было.

Возможно, по-настоящему я любил в своей жизни раза два. И, возможно, второй раз – это то, что происходит со мной сейчас. Почему я все время повторяю слово «возможно»? Потому что с Мариной мы вместе всего шесть лет. Но что бы ни произошло, мне не хочется терять мою жену и мою семью. Даже мысли такой не возникает. А раньше эта мысль возникала всегда. На каком-то этапе семейной жизни мне думалось: да, что-то опостылело, что-то надоело, хочется что-то в жизни поменять. Теперь я уже знаю, что вовсе не обязательно менять жену! Можно, если уж очень хочется, поменять место жительства, это даже полезно».

– Каким был ваш первый брак?

Максим: «Обычным «зеленым» браком, где за любовь принимается увлечение девушкой. Глаза горят, и кажется, что надо непременно и срочно жениться! Через такое, думаю, многие проходят. Тот, кто благополучно переживает подобные порывы, женится позже и удачнее, потому что сознание уже работает как надо. У меня же первая женитьба случилась в «бессознательном» состоянии. Хотелось не только встречаться на улице или в подъездах, не просто приходить в гости и на самом интересном месте уходить, потому что уже пора! Я женился на очаровательной девушке Наташе из семьи партийного деятеля. Прожили мы всего два года».

– Вас легко отпустили «на волю»?

Максим: «Нет. Когда я собрался разводиться, меня вызвал к себе в кабинет папа Наташи, один из секретарей ЦК КПСС. Насчет развода у него была жесткая позиция. Он сказал, что не надо рушить семью. А когда такой человек говорит «не надо», он внимательно смотрит на тебя, и ты понимаешь, что этот мягкий и вкрадчивый «наставник» может здорово испортить жизнь.

– Почему не надо разводиться? – спросил я, молодой и наглый.

– Ты думаешь, что за сорок лет брака я испытывал чувства только к своей супруге? – сказал он. – Нет, у меня в жизни бывали всякие «заезды». Поэтому я считаю, что надо жить со своей женой.

– А как можно честно жить с женой, когда «заезды»?..

– Изменяй! Но живи с женой.

На эту фразу я ощетинился как ежик. Сейчас, наверное, я бы по-другому реагировал: поговорили бы, посмеялись, может, даже по рюмочке водки выпили и обсудили бы этот вопрос! Но тогда я был ужасно рассержен. И несмотря на то что тесть собирался устроить мое будущее (а я как раз заканчивал консерваторию), твердо стоял на разводе.

– Тогда не только работа за границей для тебя закрыта, но и вообще… Играть тебе всю жизнь на скрипочке в кабачках! – пообещал он металлическим тоном.

Почему на скрипке? Я никогда на скрипке не играл. Впрочем, эта угроза так угрозой и осталась, никаких конкретных мер против меня он не предпринял.

Правда, я сразу стал невыездным… Нет, это не его рук дело, потому что Наташин отец был приличным человеком. Но другие люди знали о моей «разводной» истории, и мне никогда не давали характеристику на выезд! И вот однажды случилось чудо: мою деловую поездку все же «пробили». Я тогда работал главным дирижером Московского мюзик-холла, и мы должны были ехать на гастроли. Мой бывший тесть уже вышел на пенсию, но именно в тот момент его вызвали на службу подменитькакого-то заболевшего начальника, занимавшегося загранпоездками! Меня вызвали в Росконцерт и сказали, что из ЦК мои документы вернули обратно. «У вас там что, недруг какой-то?» – спросили меня. Я поинтересовался, в чем дело: мне что, снова отказывают? «Нет, просто попросили исправить кое-что в анкете!» – «Что именно?» – «В анкете написано, что ты холост, а ты разведен!» Я переписал анкету и даже внес туда фамилию бывшей жены. Повторно ЦК рассмотрел мою кандидатуру положительно.

Конечно, в том браке я ощутил все прелести принадлежности к партийной элите. Успел попользоваться и так называемой кремлевской столовой, и путевочками. Летом мы жили на даче ЦК. Все это было мило и интересно, но почему-то быстро надоело. Если бы я был карьеристом по характеру, наверняка вел бы себя по-другому – многое можно было решить благодаря такому тестю… А так пришлось барахтаться самому. Хотя, может, это и хорошо».

Любовь и деньги навсегда…

– Вы всегда изменяли своим женам?

Максим: «Нет. Я изменял только тогда, когда чувствовал, что совместная жизнь себя полностью исчерпала».

– Откуда пошло выражение «клуб жен Дунаевского»?

Максим: «Авторство принадлежит Наташе Андрейченко, знакомой со многими моими женами. Она сказала: пора бы уже создать клуб жен Дунаевского, чтобы собираться и решать какие-то вопросы. Конечно, она пошутила. С Натальей мы общаемся, дружим, в конце концов, у нас общий сын! Но в каждой шутке есть доля правды. Моя нынешняя жена Марина знакома и с Андрейченко, и Леной Дунаевской. И с другими моими женами мы тоже поддерживаем ровные отношения, и я думаю, что это правильно. Я бы сказал, что это очень современно, по-человечески и добро. Дай бог, чтобы все люди так могли».

– Если вы дружите с Натальей, почему Максимилиан Шелл хотел подать на вас в суд?

Максим: «Когда я впервые пришел в их только что созданную семью, Максимилиан меня встретил грозным криком: «Я подам на тебя в суд! Я подам на тебя в суд за то, что ты меня не предупредил, кого ты мне подсунул!» Причем глаза его в тот момент очень органично метали молнии. Я весь сжался, растерялся и не знал, что мне делать. Оказалось, он так пошутил. Причем, надо заметить, что это была миниатюра, виртуозно исполненная оскароносным актером! Поэтому понять, что он не всерьез, я сразу и не смог».

– Вы сами уходили от всех своих жен. И только «леди Мэри» покинула вас?

Максим: «Да. Это был сложный уход. Мы оба плакали в тот вечер, потому что любовь вроде как еще жила… Хотя нельзя сказать, что Наташа просто собрала вещи и ушла. Я не чувствовал себя покинутым. Она посоветовалась со мной – что же делать в такой ситуации, сказала, что встретила другого мужчину, которого полюбила. И я ее понял. Шелл – личность действительно неординарная и необыкновенно интересная.

Кроме того, все произошло на переломе эпох, когда многие пытались устроить свою судьбу, перебравшись за границу. Уехать с человеком, который может тебе помочь не только своим состоянием, но и связями в профессии, – это нормальный выбор. Я не знаю, насколько в данном случае были глубоки чувства, но потерять такой вариант было бы глупо. Так я тогда и сказал Наташе. В ответ, думаю, она испытала не самые приятные ощущения. Первым из которых была неприязнь, потому что любящий муж не пытался ее остановить, а так вот запросто отдавал другому. Эта неприязнь жила довольно долго, потому что потом мы совсем не общались. Ее подруга Лариса Удовиченко сказала мне: «Ты удивляешься, что с тобой год не разговаривают и даже сына тебе не дают? Да ты ведь ее просто взял и подарил! Любая женщина не может на такое не отреагировать». А еще Лариса призналась в своей твердой уверенности в том, что если бы в течение двух-трех недель я проявил себя суровым мужчиной и сказал бы: «Все! Давай заканчивай!», – Андрейченко вернулась бы ко мне. Не знаю, что на сей счет думает сама Наташа… Мы никогда эту тему не обсуждали, да уже и не надо».

– А что за история у вас связана с вашей пятой женой, Олей Даниловой?

Максим: «Это история о большой любви. Первой моей настоящей любви. Когда мы познакомились, Оле было всего девятнадцать лет. Она, будучи очень привлекательной девушкой, работала манекенщицей. В Доме моделей я ее впервые и увидел. Мы быстро поженились – через полгода. У нее не было никакого образования, кроме школьного. А у манекенщиц работа то есть, то ее нет, и Ольга много времени проводила в подвешенном состоянии, ничего не делая. Мне это не нравилось. Мне казалось, что моя женщина обязательно должна быть личностью. Наверное, мне так казалось после Андрейченко. Хотя должен сказать, что это и плюс, и минус одновременно. Две личности в семье многовато – Боливар-то двоих не вынесет. Но… все-таки Ольгиной жизни тогда хотелось придать характер.

В каждом мужчине живет доктор Хиггинс, во мне, видимо, тоже. У Ольги проявились актерские способности, и я помог ей поступить во ВГИК на курс к Армену Джигарханяну. Она училась, можно сказать, все пять лет нашей совместной жизни. Но когда Ольга закончила вуз, я понял, что птичка из клетки решила упорхнуть. У нее появилась новая компания, она вращалась среди молодых актеров, режиссеров, снялась в сериале «Мелочи жизни». Я стал ее тяготить. Детей у нас не было… Ну что там говорить – молодая, да еще и получившая такой мощный старт! А я в то время собирался за границу – за океаном имелись кое-какие зацепки. Ведь в 90-е годы страна превратилась в царство обломков, делать мне тут было совершенно нечего. Я думал, Оля поедет со мной: в Америке я нашел ей место диктора на русском телевидении. Но она отказалась. Я тоже не захотел чем-то жертвовать. Мы оказались в разных странах, но продолжали числиться семьей. Месяцы разлуки крайне редко приводят к чему-то хорошему. Разумеется, у Оли завелся любовник – режиссер, с которым она потом соединила свою судьбу и родила ребенка. У меня тоже появилась женщина. Во-первых, это было естественно. Во-вторых, мне срочно требовалось как-то заглушить душевную боль – а боль была отчаянной, я же очень любил Олю. То есть я выбивал клин клином. Мою новую избранницу тоже звали Ольгой. Я испытывал к ней искреннюю нежность, но все быстро разрушилось, потому что не было основано на серьезных чувствах».

– Может, вы сочтете мой вопрос глупым, но неужели, «выбивая клин», обязательно было жениться?

Максим: «Это было истерическим поступком. Я метался, мне казалось, что надо срочно что-то делать. Я не мог больше оставаться один! Кстати, открою секрет только для вашего издания. Со мной такое случилось впервые в жизни, и явление это, надо думать, исключительное и потому любопытное. Люди редко возвращаются друг к другу после разрыва, потому что всякий разрыв имеет свои причины и забыть о них, как правило, невозможно. Так вот, через некоторый промежуток времени Оля Данилова и я вдруг осознали, что мы совершили глупость. Нас потащило друг к другу с гораздо большей силой, чем когда-либо раньше. У нас начался роман. Представьте, роман с бывшей женой! Конечно, наши отношения мы держали в тайне, потому что оба уже были не свободны. Только самые близкие друзья знали и помогали нам в этом. Увы, через какое-то время мы поняли, что войти в одну и ту же реку дважды невозможно».

– Вам льстит, что одна из бывших жен, Лена Дунаевская, оставила вашу фамилию?

Максим: «Если честно, то мне все равно. Потому что, кроме нее, мои жены никогда не меняли фамилию, несмотря на громкую и крайне редкую фамилию Дунаевский». Сладкий обман

– Вы должны были писать музыку к культовому фильму «Запах женщины» с Аль Пачино . Почему не сложилось?

Максим: «Это уже моя американская история. Наивно было думать, что, приехав туда не просто зрелым, а даже немного «перезревшим человеком», можно добиться каких-то результатов. Надо начинать все с нуля, с первого кирпичика, только потом возникнет доверие, связи, работа. И стартовать приходится с таких заработков, которые даже штаны твои поддержать не в состоянии! В молодости это нормально, но с возрастом подобные «подвиги» даются все труднее.

Почему-то наши сограждане, которые в нашей стране стали кем-то, свято верят, что там все продолжится. Ничего подобного. Все обрывается, и начинается совершенно новое. Я не хочу никого обидеть, но то, что говорят русские музыканты, актеры, режиссеры о своих успехах за границей, весьма далеко от истины. Когда-нибудь я обязательно разоблачу наших «сказочников венского леса», начиная с Натальи Лапиной, поющей в ресторане за скромное вознаграждение, и заканчивая известными актерами. За десять лет я там много чего повидал!

В Голливуде море молодых людей – начинающих музыкантов, актеров, которые работают официантами. Несколько раз, когда я приходил в дорогой ресторан, молодые ребята дарили мне свои кассеты, диски – думали, что я продюсер! И в какой-то момент я понял, что я, пришедший сегодня в этот ресторан, стою на той же ступени, что и чернокожий парень, который только что подал мне ужин. Просто у меня сегодня оказалось чуть больше денег, чем у него.

В результате у тебя появляется соблазн заняться чем-то еще помимо своей профессии. Я в Америке писал рецензии в газетах, работал на русском телевидении, были и какие-то продюсерские проекты. В конце концов я добился того, что прилично существовал и написал музыку для двух фильмов. Но этого оказалось страшно мало. Не из-за денег, а из-за собственных ощущаемых возможностей и амбиций.

Однажды я познакомился с музыкальным директором MCA и Universal studio, и он меня поддержал. Наша совместная работа сводилась к постоянной тусовке: если где-то вечеринка, ты обязательно должен там появиться. Потому что на первом этапе надо дать о себе знать.

Вы скажете, о чем это я? На самом деле – о «Запахе женщины»! Эта картина могла решить мою судьбу в Америке, но не решила. Итак, звонит мобильный телефон, раздается голос моего покровителя: «Отпал композитор, который должен был писать музыку к «Запаху женщины». Срочно приходи, потому что через день у них уже будет десять других кандидатов!» Просунуть меня можно было только в течение одного дня! Потому что это Голливуд, это высокобюджетный фильм с выдающимися актерами, подобная работа дорога не только в денежном эквиваленте, но и в профессиональном. А я в момент звонка нежился на пляже у моих друзей в Испании… Он мне кричит: «Ничего страшного, срочно прилетай!» Но для этого требовалась виза в Америку, а мне, иностранному гражданину, в испанском посольстве ее никто бы не дал. Даже если бы я вернулся в Москву, я бы не успел. А гринкарты у меня тогда еще не было… Словом, тогда я ценой одного дня решил свою судьбу в Америке. Как показывает опыт, шанс на каждом жизненном витке бывает только один!»

Сейчас Дунаевский снова живет в Москве, но о «Запахе женщины» знает не понаслышке. Он рядом. Как последняя любовь, которая никогда не опаздывает. Может, в силу своей «сознательности» она обречена быть самой стойкой и яркой – словно пятнышко от фломастера на платьице маленькой Полины Дунаевской. Кстати, когда эта девочка улыбается, она похожа на солнышко. Как одна знаменитая в прошлом балерина…